Реферат: Русское искусство первой половины XVIII века

Реферат: Русское искусство первой половины XVIII века

РУССКОЕ ИСКУССТВО ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

Вступление

XVIII век – очень важная веха в истории России и развитии русской культуры. Реформы Петра I затронули в той или иной степени все стороны экономики, государственного устройства, военного дела, просвещения, общественной мысли, науки и культуры. Эти преобразования приобщали Россию к достижениям современности, помогали преодолеть отсталость, поставить страну в один ряд с влиятельными державами Европы.

Россия перенимала, осваивала и перерабатывала опыт западноевропейских стран в разных областях человеческой деятельности, в том числе и в сфере искусства. Этот процесс шел несколькими путями: приобретение за границей готовых произведений искусства; привлечение иностранных специалистов для работы в России и для подготовки отечественных кадров; посылка русских людей за государственный счет за границу в качестве так называемых пенсионеров для учения или совершенствования в своем деле.

Специфика художественного творчества XVIII в. определялась тем, что, приходя на смену средневековью, оно представляло собой первое звено в качественно новой культуре нового времени.

Если схематически обозначить крайние суждения, уходящие корнями еще в концепции XIX столетия, можно отметить одно из них, настаивающее на полном отрыве искусства XVIII в. от предшествующего развития. Из этого вытекает представление об искусстве XVIII в. как чуждом, насильственно привитом, ненациональном и ненародном по своей природе. Противоположное мнение выражает стремление сгладить границы между Древней Русью и XVIII в., объяснить XVIII век преимущественно исходя из его средневековой предыстории, отыскать в его недрах все зачатки нового, уменьшить тем самым значение мирового художественного опыта. Эта крайность ведет к тому, что процесс развития русского искусства рисуется изолированным от общего течения европейского искусства нового времени.

Советская наука, исходя из диалектического понимания процесса развития, основывается на признании важнейшей роли происшедшего перелома. Последний отражает интернациональный процесс перехода от средневекового искусства к искусству нового времени, характерный и для других стран. В России в силу специфики ее исторического развития он совершался на 200–300 лет позже, чем, скажем, в Италии или во Франции, т. е. тогда, когда закончился в других странах, и происходил у нас под их большим влиянием. Это влияние, конечно, не вело к рабскому заимствованию. Напротив, «ученичество» скорее представляло собой творческий процесс формирования нового метода художественного творчества. Источники его неоднозначны. Это прежде всего общий высокий уровень художественной культуры нации и те шаги навстречу новому времени, которые она сделала на последней стадии средневекового искусства – в конце XVII в.

Большую роль сыграла деятельность западноевропейских мастеров. Наконец, важное значение имело своего рода всеобщее достояние – закрепленный в трактатах и увражах (гравированных чертежах), вошедший в плоть художественного метода со времен Ренессанса канонизированный опыт искусства нового времени. Значение этих источников, конечно, неодинаково для разных русских школ и отдельных произведений, что и обусловливает сложный характер искусства XVIII в., особенно первой его половины. Общее состояние искусства зависит от взаимодействия этих элементов, а не от абсолютного первенства одного из них.

Позднее вступление на новые позиции обусловило ряд специфических особенностей художественного развития России. На протяжении пятидесяти лет ценой огромного напряжения отечественное искусство сумело пройти путь, который многие страны проделывали за два-три столетия. Однако быстрые темпы и как бы спрессованное во времени течение процесса породили ряд «неожиданностей», в частности параллельное существование нескольких стилевых направлений, которые в странах Западной Европы хронологически сменяли друг друга. Характерными особенностями развития русского искусства первой половины XVIII в. явились необычные художественные ситуации, в частности появление таких элементов культуры, для восприятия которых еще не созрели объективные условия. Однако с середины столетия, ознаменовавшей победу принципов искусства нового времени и повсеместное распространение барокко, течение русского искусства приобретает более ровный характер. За эпохой развитого барокко (40–50-е годы) и краткой, слабо выявившей себя в России стадии рококо (рубеж 50–60-х годов) наступает полоса классицизма. Этот стиль, внутренняя динамика которого будет охарактеризована ниже, господствовал вплоть до 30-х годов XIX столетия.

Первая четверть XVIII в. сыграла особую роль в художественном развитии России. Искусство занимает принципиально новое место в жизни общества, оно становится светским и общегосударственным делом. Происходит распад старой системы художественной жизни и формирование нового единства. Этот путь отмечен существенными сдвигами, которые неизбежны при крутой ломке старого творческого метода. Зарождаются новые взаимоотношения между художником и заказчиком, причем осведомленность последнего о том, как должно выглядеть современное произведение, часто делает его роль определяющей. Новое искусство не всегда встречается доброжелательно и потому требует широкой государственной поддержки и разъяснения. Воспитательная функция искусства в прямом и более отвлеченном смысле этого слова чрезвычайно возрастает. И в парадной, и в деловой практической ветви оно настойчиво проникает в общественное сознание. Меняется состав творческих сил. Наряду с иностранными мастерами работает новое поколение русских художников (так называемые пенсионеры, учившиеся за границей). И те и другие преимущественно трудятся в Петербурге, где находится центр творческих усилий нации. Петербург играет роль связующего звена между Россией и Западом.

Москва выполняет такую же роль в отношениях между Петербургом и провинцией. Оставшиеся работать в старой столице пожилые мастера и молодые художники, не проходившие ученичества нового типа, составляют свою школу. Она также идет по новому пути, но проделывает его более замедленным темпом и под весьма ощутимым воздействием традиционного метода. Провинция в первой четверти столетия испытывает очень слабое воздействие новшеств, давая часто продолжение древнерусских форм. Существует еще один «разлад» в веками устоявшейся художественной жизни. Из-за отсутствия возможности или нежелания перестраиваться на новый лад ряд живописцев Оружейной палаты и мастеров Приказа каменных дел, т. е. учреждений, существовавших еще в XVII в., отсеивается из ранга художников в более низкое положение ремесленников. Вынужденные искать работу в небольших городах и селениях, живя в основном церковными заказами, они, естественно, консервируют старые формы. Следование традиционным строительным приемам и иконографическим схемам, так же как привычка к неоднократному повторению, углубляет ремесленные стороны их творчества.

Вокруг местных и перебравшихся из Москвы художников постепенно собирается своя «аудитория» с устоявшимися вкусами и склонностями, как правило, оппозиционная к новшествам.

В начале XVIII в. разрушается прежнее представление о красоте и тех формах, в которых она воплощается. Художник старого типа превращается в глазах поборников нового в неумелого доморощенного мастера. «Грамотность» в понимании нового времени воспринимается как априорный залог качества, между тем как одно далеко не обязательно предполагает второе. Вероятно, этим и объясняется нередкое появление более новаторских по методу, но довольно слабых в художественном отношении произведений иностранцев, работавших в России.

Показательна разница в манерах, стилевых приемах и типологических схемах, которая вполне естественна для неустановившегося во всех отношениях искусства петровского времени. Новые идеи и образы, жанры и сюжеты, иконографические образцы в живописи и скульптуре мощным потоком вливаются в художественную практику. Конечно, это разнообразие не было следствием стихийного процесса, в результате которого в Россию без разбора проникали всевозможные западные веяния. Однако не существовало и строгого отбора, своего рода фильтра, которому подвергалось иностранное воздействие. Несомненно одно: широкий поток старались корректировать исходя из внутренних потребностей и вкусов. Окончательную поправку вносила жизнь, отбирая то, что могло дать побеги на русской почве и отбрасывая случайное или преждевременное, но так или иначе не отвечавшее национальным потребностям. Этот нелегкий, но глубоко прогрессивный процесс выводил русское искусство на широкую дорогу общеевропейских мыслей и форм, нес отказ от средневековой замкнутости, косности религиозного мировоззрения, был большим государственным делом. Средствами эпохи Просвещения, которой принадлежит XVIII столетие, русское искусство выполнило функцию, которую обычно берет на себя Возрождение.

Основные особенности искусства этого периода неразрывно связаны с общим течением исторического процесса. Важнейшие реформы в области экономической, военной и политической жизни страны обусловили новый тип государственности – завершающий этап в сложении абсолютистской империи. Общественная жизнь определяется теперь новыми мировоззренческими основами. Развитие науки и способствующей ее становлению новой системы образования, создание в конце петровского царствования Академии наук, важнейшие сдвиги в деле книгопечатания содействуют формированию принципиально нового, светского в своей основе характера культуры и ее важнейшей разновидности – изобразительного искусства и зодчества.

Архитектура

Переходя к конкретному рассмотрению искусства первой половины XVIII в., следует сказать, что важнейшая его черта состоит в приобщении к основным закономерностям европейского искусства нового времени. В сфере архитектуры они предполагают коренное изменение мировоззренческих моментов, художественного языка, отчасти конструктивной системы и означают переход к новой системе мышления. Наиболее важной задачей становится приобщение к общим закономерностям античной, ренессансной, барочной и зародившейся во Франции архитектуры классицизма. Несмотря на несомненное различие трех последних стилей, все они имеют как бы общий «стержень», который определяет рубеж между ними и средневековой системой художественного мышления, с одной стороны, и искусством новейшего времени – с другой. Мы имеем в виду приемы и принципы градостроительства с характерными прямоугольными, лучевыми и веерными планировками, строгой прямолинейностью улиц, соблюдением «красных» или «фасадических» линий и типологические особенности отдельных зданий – дворцов, церквей, общественных и промышленных сооружений. Общие моменты формообразования касаются планового и объемного построения, композиции фасадов, конфигурации интерьеров и их связи между собой. Среди этих закономерностей наиболее существенны: взаимоотношение несомых и несущих элементов, основанное на определяющей роли классического ордера, применение утвердившихся в мировом наследии форм порталов и обрамлений окон, декоративных деталей и орнаментики, а также размещение убранства в просветах-ячейках ордерной системы, анфиладное построение интерьеров, сложившиеся приемы сочетания парадных и второстепенных помещений.

Архитектура первой четверти XVIII века

Первые шаги русской архитектуры XVIII в. связаны с основанием в 1703 г. новой столицы – Петербурга. Город рос среди топких болот и широко разлившихся протоков дельты Невы, разбросанный на нескольких островах, пронизанный каналами, продуваемый свирепыми ветрами и подверженный наводнениям. Это был город, расположенный вдали от старых русских культурных центров. В отличие от большинства средневековых городов, формировавшихся вокруг кремлей по системе радиально-кольцевой планировки, Петербург возникал на нескольких островах, композиционно связанных Невой. Город складывался постепенно, как подсказывала жизнь, зачастую не согласуясь с разработанными проектами генеральных планов. Подлинным центром планировки становился трезубец, обращенный вершиной к Адмиралтейству, – Невский и Вознесенский проспекты и присоединившаяся к ним потом Гороховая улица. Все они пересечены полукольцами Мойки и Фонтанки, набережные которых украсились впоследствии дворцовыми и усадебными комплексами. Позднее здесь сложился один из аристократических районов Петербурга.

На Васильевском острове было положено начало культурно-просветительному и административному центру. В отличие от старых городов Петербург был богат общественными постройками. Начало им положила закладка в 1703 г. Петропавловской крепости. Ее композиционным центром, имеющим огромное градостроительное значение, стал Петропавловский собор. Это здание, первоначально деревянное, а затем воплощенное в камне, является наиболее крупной работой архитектора Доменико Трезини (ок. 1670–1734), родившегося в Швейцарии и приглашенного в Россию из Дании. Значение собора велико и с точки зрения типологических особенностей его архитектуры, явившихся образцом для многочисленных петербургских церквей этого и последующего периода. В отличие от традиционных русских храмов собор представляет собой трехнефную базилику. Колокольня производит впечатление не башни, составленной из нескольких последовательно уменьшающихся объемов, а как бы единого массива, расчлененного на ярусы-этажи. Эта черта заимствована у западной архитектуры (колокольни, ратушные башни). Характерны отсутствие богато орнаментированных деталей и новая цветовая гамма – голубая с белым в фасадах и серебряная с золотом в кровлях. Из других сооружений этого времени следует назвать административное здание Двенадцати Коллегий, также спроектированное Д. Трезини совместно с М.Г. Земцовым. Оно слагается из одинаковых ячеек, перекрытых самостоятельными кровлями и связанных протяженными коридорами. Наиболее важная черта фасадов состоит во введении пилястр, зрительно объединяющих основные этажи, благодаря чему укрупняется масштаб сооружения. Большинство построек очень новы и по назначению, и по архитектуре. Таков, например, первый русский музей – Кунсткамера, в сооружении которого принимали участие архитекторы Г.И. Маттарнови, Н.Ф. Гербель, Г. Кьявери, М.Г. Земцов.

Создание города заново и с таким размахом было немыслимо без типового, или, как его называли в то время, «образцового» проектирования. Ведущая роль в этом деле также принадлежала Д. Трезини, возглавившему Канцелярию городовых дел (с 1723 г. – Канцелярию от строений) – важнейшую организацию, ведавшую застройкой новой столицы. Задуманные в его мастерской здания – маленькие мазанковые для «подлых», покрупнее для «зажиточных» и двухэтажные дома для «именитых» (проект архитектора Ж.Б. Леблона) – имитировали каменные постройки. Чаще всего они стояли не в глубине дворов, а выходили фасадами на улицу. Связанные между собой оградами и воротами, они создавали единый регулярный фронт улиц и набережных. Вместе с многочисленными приходскими церквами эти дома воплощали в себе деловой Петербург. Наряду с этим с самого начала был и другой Петербург – Северная Венеция, «парадиз» Петра I, стремившегося создать «огород не хуже Версальского». Эта парадная часть складывалась в основном на Адмиралтейской стороне и состояла из домов знати, дворцов самого Петра и его знаменитого Летнего сада. Принципы композиции этого регулярного ансамбля получили дальнейшее развитие в создании великолепных пригородных резиденций – Петергофа, Ораниенбаума и Стрельны.

Архитектура 30–40-х годов XVIII века

30–40-е годы XVIII в. – это время, отмеченное продолжением петровских начинаний. П.М. Еропкин и его товарищи – петровские пенсионеры, недавно вернувшиеся из-за границы, работали в качестве городских архитекторов, иногда последовательно сменяя друг друга на этом посту. Они хорошо понимали общественную значимость своей профессии, претендовали на личную свободу, на решающее значение своего слова в вопросах архитектуры. Творческие искания этих мастеров были направлены на развитие градостроительства в его теоретическом, практическом и административно-организационном аспектах. Эти положения были закреплены в трактате-кодексе «Должность архитектурной экспедиции», завершенном в 1740 г.

Градостроительные работы 30–40-х годов были нацелены на расширение ядра застройки, которое сложилось на протяжении первой четверти XVIII в. Новые дома протянулись вдоль Фонтанки, лучевых и поперечных улиц, образовав большие геометрически правильные кварталы. Вид улиц был весьма внушительным благодаря крупным 3–4-этажным зданиям, с мезонинами, с крыльцами-всходами, выходящими на узкие тротуары. Несколько суховатые по архитектуре, еще лишенные пластического начала, эти здания несут на себе оттенок типично петербургского понимания зодчества. Основное внимание уделяется главному фасаду, разграфленному пилястрами и наличниками на равномерные участки. Те же черты присущи общественным постройкам – башне Адмиралтейства и Морскому полковому двору, созданным И. К – Коробовым.

В середине XVIII столетия Россия переживает эпоху национального подъема. Высокого уровня достигают наука и культура. В развитии их огромную роль играет Академия наук. Особо следует сказать о деятельности М.В. Ломоносова, воплотившего в себе универсальные знания, самоотверженность научного мышления и глубоко осознанное служение высшей цели – процветанию отечественной науки и культуры. Открытия в области точных и гуманитарных наук, в частности совершенная им реформа русского языка, составляют одну из самых замечательных страниц в истории русской культуры. Предпринятое при непосредственном участии М.В. Ломоносова основание Московского университета (1755), Академии художеств (1757), возникновение русского театра оказали непосредственное воздействие на архитектуру и изобразительное искусство. Общий патриотический пафос времени, тяготение к славным национальным деяниям сообщают искусству еще незнакомое до того времени сочетание красоты и величественности.

Архитектура середины XVIII века

На протяжении 40–50-х годов русское искусство переживает пору своего расцвета. Впервые отечественное зодчество нового времени достигает эстетических высот, к которым оно стремилось в предшествующие полвека. Творческий процесс ознаменован большой зрелостью в обращении с принципами искусства нового времени. Овладев ими настолько, чтобы позабыть ученическую робость, мастера работают свободнее и увереннее. Налаживается взаимопонимание между архитектором и мастерами-исполнителями, которые способны теперь адекватно воплотить в материале самый сложный, но уже вполне понятный им замысел; устраняется разрыв между разными школами; меньше ощутима разница между произведениями западных мастеров и русских художников нового поколения, прошедших пенсионерство или воспитанных на Родине.

Общее выравнивание процесса развития искусства происходит на основе барокко – стиля, не только охватывающего разные виды художественного творчества, но широко распространяющегося по всей России. На этой принципиально единой основе складывается синтетический характер искусства – практически нерасчленимый союз архитектуры, декоративной скульптуры и живописи.

Показательной чертой русского искусства середины XVIII в. является его государственный, общественный, естественно в границах того времени, характер. По своим масштабам, тяготению к монументальности, русский вариант барокко в архитектуре отличается от аналогичных проявлений западноевропейских школ. Развиваясь там при отдельных княжеских резиденциях и имея «местную» предназначенность, последние дают более камерный, частный и изнеженный вариант этого стиля, который может быть скорее охарактеризован как рококо. Национальная специфика русского барокко во многом обязана своей предыстории – влиянию отечественной традиции. Эта близость к принципам древнерусского зодчества составляет важнейшую часть художественного мировоззрения, продиктована интересами времени и прежде всего изменившимся отношением к наследию в целом. Если вообразить себе отношение к средневековому до 40-х годов XVIII в., оно предстанет преимущественно как негативное. Наступательный пафос новизны, преобладающей, но еще не вполне окрепшей, объясняет такую ситуацию. К середине столетия старое искусство, отойдя в область предания, превращается из врага и соперника в своего рода союзника. Древнерусские традиции предстают теперь в интерпретации нового искусства – наиболее творческой в петербургской школе, более старозаветной в Москве и иногда доходящей до прямого продолжения в провинции.

Ф.Б. Растрелли

Общественно-политическая ситуация середины столетия выдвигает на первое место создание дворцовых и церковных сооружений, т.е. тех типологических разновидностей, которые являются ведущими и в западноевропейском барокко. Самые значительные из них связаны с именем Франческо Бартоломео Растрелли (1700 – 1771). Лучшие из его загородных сооружений – Петергофский и Большой Царскосельский дворцы – представляют собой протяженные постройки, выдержанные в типе блока-галереи, и состоят из симметричных корпусов и связующих галерей. При этом каждый отрезок фасада представляет собой композицию со своим центром и подчиненными осями. Наиболее отчетливо этот принцип внутренней завершенности каждого элемента и безусловной подчиненности всех главенствующей центральной оси наблюдается в Большом Царскосельском дворце (1752–1757). Объем здания оставляет впечатление живого и пластического, а композиция фасадов носит динамический характер. Сильные горизонтали междуэтажных тяг и венчающего карниза как бы спорят с возносящимися вверх рядами окон, колонн и статуй, «прорвавшихся» за линию многоступенчатого карниза.

Великолепные комплексы интерьеров – одно из замечательных открытий Растрелли. Жертвуя симметрией плана, он выстраивает на пути зрителя феерическую анфиладу неповторяющихся зал. Они развертываются как эпизоды блестящего действия. В Царскосельском дворце их размеры и эффектность постепенно возрастают от одного помещения к другому, пока не достигают кульминации в удивительном Большом зале. В его интерьерах торжествует драгоценность отделки: тончайшая позолоченная резьба и лепнина, янтарь и бронза, сверкающие узоры паркета и многоцветная живопись превращают залы в фантастическое царство орнамента; упругие побеги и раковины («рокайли») почти не оставляют свободных полей стены. Интерьеры Растрелли переполнены светом, который льется в огромные окна, отражается в зеркалах простенков, в зеркальных пилястрах. По вечерам огни свечей бесчисленно множатся, рождая тысячи бликов на позолоте орнамента, трепещут от движения воздуха, создавая волшебно прекрасный извечно изменчивый облик зала. Игра света и неизмеримая глубина трех параллельных анфилад, втекающих в Большой зал, по сути дела, уничтожают материальную оболочку стен, создавая иллюзию бесконечности пространства. Прорывам окон и зеркал отвечают иллюзорные прорывы плафонов, изображающих в перспективном сокращении сложные системы арок, перемежающихся с колоннадами. Они как бы продолжают стены зала, открывая его навстречу сияющему своду небес с парящими гениями и античными божествами.

Помимо сооружения дворцов и богатых частных домов Растрелли занимается культовым монастырским строительством. Начиная с 40‑х годов на смену базиликальной композиции храма приходит центрическая система. Почти равноконечный крест служит основанием собора, увенчанного одной или пятью главами. В лучшем из них – соборе Смольного монастыря – Растрелли использовал наиболее гармонические пропорции (принцип «золотого сечения»). Благодаря этому все здание компонуется на основе многоголосного построения. Эта особенность отличает Смольный собор от других центрических церквей того времени, в том числе московских. Не менее важна и еще одна особенность собора Смольного монастыря: боковые главы здесь тесно прижаты к центральному куполу, опираются на его подпружные арки и, не будучи открыты внутрь, используются для второстепенных надобностей. В пятиглавых соборах, построенных другими зодчими, боковые главы далеко отстоят от центральной. По старой традиции они открыты внутрь здания и перекрывают угловые ячейки крестово-купольного храма. Конструктивный прием, введенный Растрелли, придает пятиглавию небывалую компактность, зрительно сливая гигантский средний купол в единый массив с боковыми главами-башенками. В целом вариант пятиглавия, предложенный Растрелли, позволяет говорить именно о возрождении традиции, уже превратившейся к тому времени в историческое достояние. Свое взаимодействие с опытом прошлого характерно для московской школы.

Архитектура Москвы

Московская архитектура еще до рождения Петербурга обнаружила тяготение к новым формам. В своем варианте Москва осуществила многое из того, что затем воплотилось в формах архитектуры нового времени в северной столице: возникли новые типы административных зданий (Арсенал в Кремле, Д. Иванов, М. Чоглоков и X. Конрад), дворцово-парковых ансамблей (усадьба Головина в Лефортово, до 1702 г., архитектор Д. Иванов), культовых построек, увенчанных шпилем (церковь Архангела Гавриила, так называемая Меншикова башня, 1701 –1707 гг., выстроенная под руководством И. Зарудного).

В дальнейшем в 30–40-е и особенно в 50-е годы XVIII в. Москва освоила принципы современного зодчества, создав свою разновидность общерусской архитектуры, в частности свое понимание барочной формы. Приобщение к древнерусскому наследию принимало здесь в отличие от Петербурга более непосредственные формы. Оно началось еще в пору деятельности И.Ф. Мичурина (1700–1763), бережно относившегося к старомосковской традиции. Он не нарушал сложившейся планировки, ограничиваясь регулированием улиц, не навязывал старому городу петербургский тип базиликального храма. Вместе с тем, понимая, что, исходя лишь из отечественного наследия, московская архитектура рискует закоснеть в старых приемах и формах, Мичурин основал архитектурную школу. Его ученики – А.П. Евлашев, К.И. Бланк и особенно Д.В. Ухтомский (1719–1774) сумели соединить основы современной профессиональной грамотности, представления об античном и ренессансном зодчестве с местными понятиями о красоте, которые сохранялись в художественной практике на протяжении всего послепетровского периода. Придерживаясь старых московских принципов, зодчие основываются на более современных тектонических и пропорциональных представлениях, по-новому компонуют традиционные элементы сооружений, заставляя их взаимодействовать в соотношениях более близких к классическим.

Во главе московской архитектурной школы находился Д.В. Ухтомский. Самая известная из его построек – многоярусная колокольня Троице-Сергиевой лавры, органично вошедшая в колоритный ансамбль средневекового монастыря.

В Москве в те годы было немало богатых городских усадеб. Некоторые из них, подобно домам Бестужева-Рюмина и Демидова, вытянуты вдоль линии улиц, а противоположными фасадами обращены к реке. Такое сочетание функций городского и загородного поместья почти не встречается в Петербурге и целиком обязано московским условиям. В других случаях главный корпус ставится на линии улицы, а художественно организованный двор находится позади дома (усадьба Апраксиных на Покровке). Большинство храмов этого времени сохраняет традиционное трехчастное построение и состоит из церкви, трапезной и колокольни. При этом продолжает нарастать тенденция к увеличению размера собственно храма и его куполов относительно колокольни. Это особенно заметно при сопоставлении московских церквей с петербургскими базиликами. Купол обычно перекрывает большое единое пространство и завершается легким декоративным фонариком. Типичным примером такой московской церкви является храм Никиты Мученика (1751) на Старой Басманной (ныне ул. Карла Маркса). Объемное понимание формы придает этому зданию и большинству других московских построек зримую весомость. Колористическая гамма чаще всего остается прежней – красно-белой, а декоративному резному и лепному убранству возвращается обилие и узорная пышность.

Декоративно-прикладное искусство середины XVIII века

Стиль середины столетия сказывается и на декоративно-прикладном искусстве. Для изделий из фарфора, например «Собственного» сервиза Елизаветы Петровны, и других материалов характерны криволинейные формы, а также сочный лепной орнамент, восходящий по рисунку к раковине и гибким растительным побегам. Причудливый силуэт предметов органически сочетается с яркими цветами, обилием позолоты, блеском зеркальных поверхностей, дополняющих праздничную картину интерьера.

Живопись первой половины XVIII века

Начиная с петровской эпохи огромные изменения претерпевает живопись. Складывается искусство станковой картины с ее смысловыми и композиционными особенностями. На смену обратной перспективе приходит прямая и связанная с ней передача глубины пространства. Важнейшую черту составляет изображение фигуры в соответствии с принципами анатомической правильности. Появляются новые средства передачи объема. В важнейшем качестве выступает светотень, потеснившая условно-символическую контурную линию. Сама техника масляной живописи с характерными для нее специфическими приемами и системой взаимоотношения цветов прочно, хотя и не сразу, входит в художественный обиход. Обостряется чувство фактуры. Художник обретает способность передавать конкретные свойства мягкого бархата, жестковатого горностаевого меха, тяжелой золотой парчи и тонкого кружева. В сюжетной картине можно проследить новые принципы взаимосвязи фигур. Изображение обнаженного тела составляет новую и труднейшую задачу. Сама структура живописи становится более разветвленной. С начала XVIII столетия светское искусство культивирует разные виды станковых произведений, монументальную роспись в виде панно и плафонов, миниатюрное письмо. Портрет включает все известные разновидности – парадный, камерный, в обычном и костюмированном варианте, двойной и парный. Художники осваивают аллегорические и мифологические сюжеты. Наличие этих особенностей, хотя и выявляющихся на первых порах в компромиссной форме, позволяет говорить о возникновении живописи нового типа.

Первые шаги на пути становления портрета связаны с деятельностью живописной мастерской Оружейной палаты. Произведения, выполненные русскими и иностранными мастерами, по своему характеру тяготеют к парсуне. Из всех типологических вариантов парсуна отдает предпочтение парадному портрету и встречается в этом качестве в нескольких разновидностях. Среди них «портрет-тезис» – наиболее архаический. Он сочетает в пределах условного иконного пространства портретные изображения и многочисленные разъясняющие надписи. Можно говорить и о «портрете-апофеозе». Таковы портреты-картины, символизирующие ратные подвиги Петра I. Распространены и обычные портреты Петра, Меншикова, Шереметева в рост и на коне.

Пространство трактуется всюду весьма стереотипно, и общее расположение предметов скорее служит символическим обозначением реальных пространственных отношений. Столь же условно в смысловом и масштабном отношениях решается проблема внутреннего и внешнего пространства. Парсуна несколько отходит от колористического богатства, характерного для иконописи XVII в. Однако скрупулезная передача орнаментации одеяний и различных деталей придает полотнам повышенное декоративное звучание.

Мастер еще не вполне владеет новыми принципами передачи объема, соединяя подчеркнуто выпукло написанные лица и плоскостные узорчатые одеяния. Большие размеры холстов, их импозантный дух, богатство обстановки и выставленных напоказ драгоценностей призваны иллюстрировать социальную значимость изображенного. Образ автономен, он сосредоточен на себе и безразличен к окружающим. Живопись, еще не созревшая до передачи индивидуального, по-своему старается подметить черты, присущие данному персонажу. Однако общее и индивидуальное еще не слито в органическом единстве, и конкретные свойства едва проступают под сводной типизирующей маской.

Линия парсуны, существовавшая сравнительно недолго, в основном в 80-е и особенно в 90-е годы XVII в., впоследствии сталкивается с очень сильным, практически потеснившим ее потоком произведений иностранцев и художников-пенсионеров. Вместе с тем не следует думать, что она оказалась случайным эпизодом в общем процессе развития русского портрета. Будучи оттеснена с основных позиций, парсуна продолжала существовать. Кроме того, ее черты проявлялись в творчестве ряда передовых художников как свидетельство незавершенного перехода от средневекового письма к новой манере. В таком качестве ее можно обнаружить в произведениях И. Никитина, И. Вишнякова и А. Антропова.

Следы парсунности встречаются и во второй половине XVIII в., особенно в работах крепостных или провинциальных художников, самостоятельно пришедших к новому искусству, как правило, идя от иконописания. Заметим, что парсунность как художественное явление есть не только в русской школе, но и на Украине и в Польше. Оно встречается также в Болгарии, Югославии и даже в странах Ближнего Востока, т. е. там, где живопись в близкой исторической ситуации переживает принципиально сходное приобщение к искусству нового времени и светскому искусству.

И. Никитин

Основателем новой русской живописи XVIII в. является Иван Никитин (ок. 1680 г. – не ранее 1742 г.). Биография этого мастера типична для людей его поколения. Художественная деятельность Никитина началась в Москве. Портреты сестры Петра I – Наталии Алексеевны, цесаревны Анны Петровны и другие работы раннего периода говорят о том, что Никитин уже хорошо знаком с европейской системой композиции, вдумчиво и наблюдательно относится к модели. Вместе с тем в фигурах еще ощутима скованность, а в живописной манере проступают черты старых приемов. Работы, выполненные Никитиным по возвращении из пенсионерской поездки в Италию, отличаются удивительной зрелостью. Художнику по-прежнему присущ серьезный и объективный взгляд на мир. Он вполне владеет современной системой живописи. Его манера далека от поверхностных ухищрений. Большинство полотен практически не отмечено стремлением к «грациозности». Серьезное, даже несколько пуританское мироощущение заставляет Никитина заботиться о главном – содержании, пренебрегая внешним отвлекающим разнообразием. Весьма вероятно, что эта черта делает его портреты заметно похожими друг на друга. Они близки по размеру, формату, постановке фигуры, характеру одеяний и даже красочной гамме. В портретах канцлера Головкина и напольного гетмана Никитин далеко опережает своих современников, работавших в России. Его портреты обнаруживают глубину проникновения в характер – черту, которая станет доступной школе в целом лишь во второй половине столетия. В этом опережении, вообще характерном для бурного петровского времени, одаренность художника сказывается наиболее ярко. Весьма вероятно, что влияние Никитина на русскую живопись могло бы проявиться сильнее и последовательнее, если бы не трагические обстоятельства его жизни. Во времена правления Анны Иоанновны художник был арестован, пять лет находился под следствием, а затем в ссылке (возвращаясь из ссылки, он умер).

А. Матвеев

Другим крупным мастером этой эпохи был А. Матвеев (1701/02–1739). Посланный учиться в Голландию, он вернулся на родину уже после смерти Петра I и занял важное место в искусстве 30-х годов. Среди его произведений – «Венера и Амур» и «Аллегория живописи», свидетельствующие о трудном для русского искусства освоении незнакомого мифологического сюжета, довольно сложных композиционных схем и изображения обнаженного тела. Картинное начало, присущее этим маленьким полотнам, характерно и для «Автопортрета с женой» (1729?) – наиболее популярной работы Матвеева. Перед нами целая композиция на фоне колонны и пейзажа. Используя довольно распространенный тип двойного портрета, художник добивается не только внешней логики композиционной взаимосвязи, но и более глубокой духовной общности. Персонажи объединены взаимным уважением и внимательностью. Это прекрасно ощущается в выражении лиц и глаз, в несколько манерном, но внутренне оправданном касании рук. Теплоту и спокойствие маленького «мира» подчеркивает мягкий колорит, построенный на преобладании желтоватых и красноватых цветов. Мастер умно и серьезно показывает новый тип отношений. Важно и другое: тонкое интимное чувство впервые открыто и вместе с тем целомудренно представлено на обозрение. Здесь проявился существенный сдвиг в художественном сознании, завоевание качества, принципиально нового для русской живописи.

Очень хороши также парные портреты стольника Ивана Голицына и его жены (1728), позволяющие говорить об особой грани дарования мастера. В отличие от Никитина, который не вносит в портрет ничего осложняющего сугубо положительную концепцию образа, Матвеев стремится к большей остроте в передаче индивидуального. Изящество вписанной в овал композиции, горделиво-непринужденная постановка фигуры, элегантный, почти монохромный колорит позволяют говорить о подступах к следующему этапу русской живописи.