Курсовая работа: Об основных типах фразеологических единиц в русском языке

Академик А. А. Шахматов в своем "Синтаксисе русского языка" настойчиво подчеркивал чрезвычайную важность вопроса о неразложимых сочетаниях слов не только для лексикологии (resp. для фразеологии), но и для грамматики. "Под разложением словосочетания, - писал А. А. Шахматов, - разумеем определение взаимных отношений входящих в его состав элементов, определение господствующего и зависимых от него элементов. Между тем подобное разложение для некоторых словосочетаний оказывается невозможным. Так, например, сочетание два мальчика с точки зрения современных синтаксических отношений оказывается не разложимым" [1]. В неразложимых словосочетаниях связь компонентов может быть объяснена с исторической точки зрения, но она непонятна, немотивирована с точки зрения живой системы современных грамматических отношений. Неразложимые словосочетания - археологический пережиток предшествующих стадий языкового развития. А. А. Шахматову было ясно также тесное взаимодействие лексических и грамматических форм и значений в процессе образования неразрывных и неразложимых словосочетаний. Так, А. А. Шахматов отмечал, что "сочетание определяемого слова с определением во многих случаях стремится составить одно речение; но большей частью оба члена сочетания, благодаря, конечно, их ассоциации с соответствующими словами вне данных сочетаний, сохраняют свою самостоятельность. Например, в словосочетании почтовая бумага - оба слова сохраняют свою самостоятельность вследствие тесной связи с употреблением их в сочетаниях типа почтовый ящик, почтовое отделение, с одной стороны, и - писчая бумага, белая бумага и т. п., с другой" [2]. "Но часто такая раздельность нарушается и наступает еще более тесное сближение обоих сочетавшихся слов" (ср. ни синь пороха вместо не синя пороха). Указав на то, что от речений типа - железная дорога, Красная армия образуются целостные прилагательные - железнодорожный, красноармейский, где железно-, красно- оказываются "неизменяемой частью сложных слов", А. А. Шахматов ставит вопрос: "Можно ли считать железная в железная дорога определением? Не надлежит ли признать железная дорога и т. п. сочетания неразложимыми по своему значению, хотя и разложимыми грамматически словосочетаниями?" [3] Таким образом, А. А. Шахматов предполагает, что семантическая неразложимость словесной группы ведет к ослаблению и даже утрате ею грамматической расчлененности. В связи с семантическим переосмыслением неразложимой словесной группы находится и ее грамматическое преобразование. Например, спустя рукава, ставши идеоматическим целым, превратилось из деепричастного оборота в наречие. "Но переход деепричастия в наречие имеет следствием невозможность определить рукава в данном сочетании как винительный падеж прямого дополнения" [4]. Следовательно, "исконные объективные отношения могут стираться и видоизменяться, не отражаясь на самом употреблении падежа". Вместо живого значения остается немотивированное употребление.

Изменение грамматической природы неразложимого словосочетания можно наблюдать и в выражении от нечего делать" [5].

Вопрос о разных формах взаимодействия и взаимообусловленности лексических и грамматических явлений в структуре разных фразеологических групп остается у А. А. Шахматова неразрешенным. Но, по-видимому, А. А. Шахматов был склонен с синтаксической точки зрения различать четыре типа неразложимых словосочетаний.

1) Словосочетания, грамматически неразложимые, непонятные с точки зрения живых синтаксических отношений, но лексически вполне свободные, т. е. заполняемые любым словесным материалом, облаченным в соответствующие формы. Таковы, например, "в областном языке сочетания инфинитива с именительным падежом существительного в значении прямого дополнения (надо протопить комната, испортить шуба)" [6].

2) Словосочетания, грамматически неразложимые, немотивированные с точки зрения современных синтаксических отношений, но с лексической точки зрения расчлененные, хотя и не вполне свободные, допускающие подстановку и употребление любых слов только на месте одного члена данных словосочетаний. Таковы, например, словосочетания с числительными два, три, четыре (два килограмма, два воробья, два пальца и т. п.); таковы словосочетания типа: пятого января, десятого марта, тридцать первого декабря, а которых форма родительного падежа от порядкового слова (пятого, десятого, тридцать первого) не может быть объяснена с точки зрения современных живых значений родительного падежа.

По-видимому, сюда же относится сочетание слова номер с порядковыми числительными. "Слово номер так тесно сочетается с этими его определениями, что становится как бы первою и при том заменяемою частью прилагательных, являющихся определениями при других существительных: он живет в доме номер восьмом; мы доехали в вагоне номер двадцать пятом. По-видимому, эти сочетания заменили другие, где слово номер является приложением: он живет в доме номер восьмой" [7].

3) Словосочетания, неразложимые по своему лексическому значению, но разложимые грамматически, вполне соответствующие живым синтаксическим моделям современного языка. Таковы, например, словосочетания типа: игральные карты, великий князь, Красное село и т. п.

4) Словосочетания для современной языковой системы одинаково цельные и неразложимые как с синтаксической, так и с лексико-семантической точек зрения. Таковы, например, спустя рукава, очертя голову и т. п. (ср. также от нечего делать).

Проблема, выдвинутая акад. А. А. Шахматовым, нуждается в дальнейшем углублении и тщательном исследовании. Непосредственно очевидно, что ее всесторонее освещение будет иметь важные последствия для синтаксиса и фразеологии. Однако сама постановка проблемы может быть несколько изменена. А. А. Шахматов ставил понятие грамматической разложимости словосочетания в зависимость от способности словосочетания быть расчленяемым на синтаксические компоненты, на слова. Противоположное понятие неразложимости применялось лишь к узкому кругу живых синтаксических отношений. Таким образом, признак разложимости синтаксических единств оказывался чрезвычайно широким и внутренне нерасчлененным. Под категорию разложимых подводились самые разнообразные типы синтаксических связей, так как степень разложимости и характер расчлененности не учитывались. Между тем в одних словесных объединениях синтаксическая расчлененность является данной, активно выраженной современными средствами синтаксиса, в других - лишь этимологически отраженной, воспроизводящей старую языковую технику словесной связи. Одни синтаксические отношения свободно производятся, другие лишь по традиции воспроизводятся. Значение и употребление разных типов устойчивых словосочетаний неоднородны. Целесообразно ли всю эту многообразную гамму синтаксических отношений подводить под общее, недифференцированное понятие разложимости? Ведь внутри разложимых синтаксических объединений с точки зрения современного грамматического сознания могут быть дифференцированы разные типы их, например, сочетания, разложимые лишь этимологически, сочетания, которые в одних синтаксических условиях являются разложимыми, в других - нет, сочетания свободно разлагаемые и слагаемые и т. п.

Необходимо вспомнить тонкое замечание по этому поводу у Э. Сепира: "В основе каждого законченного предложения лежит готовый образец предложения - тип, характеризуемый определенными формальными чертами. Эти определенные типы или как бы фундаменты предложений могут служить основой для любых построений, потребных говорящему или пишущему, но сами они в закостенелом виде "даны" традицией, подобно корневым и грамматическим элементам, абстрагируемым из отдельного законченного слова" [8].

На этих путях открываются новые области синтаксического исследования. Традиционные синтаксические точки зрения тут устапают место наблюдениям над активными категориями живой грамматической системы. Но для применения этих новых методов синтаксического изучения сначала необходимо расчистить почву, необходимы подготовительные работы. Семантический анализ несвободных фразеологических групп в составе современного языка является естественным введением в эти новые области лингвистического исследования.

Вопрос о тесных фразеологических группах привлекал внимание многих лингвистов. И все же, кроме отдельных наблюдений и некоторых общих суждений, трудно указать какие-нибудь прочные результаты в этой области семантического изучения. По-видимому, наиболее ясно этот круг тем освещен в "Traité fr stylistique française" Ш. Балли. На родственной почве выросли мнения Alb. Sechehaye по тем же вопросам фразеологии [9].

Так же, как и А. А. Шахматову, этим лингвистам бросились в глаза два полярных типа фразеологических групп или сочетаний слов: 1) сочетания слов индивидуальные, случайные и неустойчивые; тут связь между частями фразы распадается тотчас после ее образования и составляющие группу слова затем получают полную свободу сочетаться иначе; 2) фразеологические речения или обороты привычные, устойчивые, в которых слова, вступив в тесную связь для выражения какой-нибудь одной идеи, одного образа, теряют свою самостоятельность, становятся неотделимыми и имеют смысл только в неразрывном единстве словосочетания [10]. Если в группе слов каждое графическое единство теряет часть своего индивидуального значения или даже вовсе не сохраняет никакого значения, если сочетание этих элементов представляется целостным смысловым единством, то перед нами сложное речение, фразеологический оборот речи [11].

Между этими двумя крайними полюсами, по словам Балли, располагается масса промежуточных случаев. Балли отказывается от систематизации и классификации разнообразных фразеологических групп. Он предлагает различать лишь два основных типа устойчивых сочетаний слов: фразеологический ряд или привычная фразеологическая группа, в которой спайка слов относительно свободная, допускающая некоторые вариации, и фразеологическое единство, в котором совершенно поглощается и теряется индивидуальный смысл слов - компонентов. Выражения этого рода похожи на изолированные слова, они чаще всего образуют нерасторжимое единство.

Во фразеологическом единстве значение целого никогда не равняется сумме значений элементов. Это - качественно новое значение, возникшее в результате своеобразного химического соединения слов. Фразеологическое единство узнается как по внешним, так и по внутренним признакам. Внешние, формальные признаки - условны, обманчивы, непостоянны и не играют решающей роли. К ним относятся неизменный порядок слов и невозможность заместить синонимом или каким-нибудь другим словом ни одно из слов, входящих в состав фразеологического единства [12].

К внутренним признакам фразеологического единства - не абсолютным, но единственно существенным - относятся: возможность заместить сочетание слов одним словом, эквивалентным по смыслу; забвение смысла составных элементов фразы, смысловая неразложимость речения на элементы; омонимическая далекость его от соответствующих свободных сочетаний (например, свободное сочетание взять свое (свою вещь) и фразеологическое единство взять свое в значении "привести к ожидаемому результату, произвести обычное действие", например у Чехова в рассказе "Роман с контрабасом": "Не легко было отцепить крючок от букета, в который запуталась леска, но терпение и труд взяли свое", - или в рассказе "Душечка": "Его лечили лучшие доктора, но болезнь взяла свое, и он умер, проболев четыре месяца"); наличие архаизмов лексических, синтаксических или семантических; несоответствие строя фразы живым формам синтаксических отношений; эллипсисы, плеоназмы в составе фразы; возможность словообразовательного превращения целой фразы в одно сложное слово (например, очковтирательство, очковтиратель от втирать очки; баклушничать от бить баклуши; железнодорожный от железная дорога); иногда своеобразие произношения.

Фразеологические единства возникают из фразеологических групп. В фразеологических же группах Балли выделяет некоторые типы не по конструктивным признакам, а по своеобразиям лексико-семантического состава. Таковы, например, фразеологические группы с усилительными определениями вроде: диаметрально противоположный, категорически отказаться, горько сожалеть, потрясающее впечатление и т. п., или устойчивые глагольные сочетания, являющиеся перифразами простых глаголов типа: одержать победу - победить, принять решение - решить, вести переговоры. Балли бегло останавливается на переходных ступенях от фразеологических групп менее связанных к абсолютным единствам, замечая: "Здесь еще труднее различить привычные группы и абсолютные единства, но ведь это различение не так важно" [13].

Не затрагивая других фразеологических типов, Балли предупреждает: "Чтение и наблюдение помогут найти разные категории. Здесь существенно было дать общую характеристику явления" [14].

Разъясняя понятия фразеологического единства и фразеологической группы, Балли освещает их различия и с точки зрения эстетики слова. Излишнее употребление традиционных, банальных фразеологических групп - признак отсутствия стилевой оригинальности. Легкий, творческий стиль избегает привычных фразеологических групп, избегает клише. Напротив, умелое применение фразеологических единств не ослабляет выразительности стиля. Фразеологические единства однородны с простыми словами. Там, где сочетание слов безусловно окаменело, окончательно фиксировано языком, требовать оригинальности было бы неуместно: разрушать композицию этого единства то же самое, что ломать морфологическую структуру отдельного слова [15]. В ином положении находятся менее связанные фразеологические группы, разновидностью которых являются и так называемые клише. Клише - это готовые, унаследованные выражения, "крылатые слова". Это - сфера стереотипных литературных фраз и образов, от повторения потерявших прелесть свежести и новизны. Часть их - осколки индивидуального художественного творчества, большая часть - неизвестного происхождения. В социальной атмосфере бескультурья или полуобразованности такие клише могут казаться эффектными. На самом же деле, они лишь условная декорация, прикрывающая недостаток оригинального стиля или красноречия.

Нельзя не заметить, что замечания Балли и Сешеа о типах устойчивых, связанных словосочетаний слов общи и не всегда достаточно определенны. Необходимо пристальнее вглядеться в структуру фразеологических групп современного русского языка, более четко разграничить их основные типы и определить их семантические основы.

III

Несомненно, что легче и естественнее всего выделяется тип словосочетаний - абсолютно неделимых, неразложимых, значение которых совершенно независимо от их лексического состава, от значений их компонентов и так же условно и произвольно, как значение немотивированного слова-знака.

Фразеологические единицы этого рода могут быть названы фразеологическими сращениями Они немотивированы и непроизводны В их значении нет никакой связи, даже потенциальной, со значением их компонентов. Если их смысловые элементы однозвучны с какими-нибудь самостоятельными, отдельными словами языка, то их соотношение чисто омонимическое. Фразеологические сращения могут подвергаться этимологизации. Но эта "народная этимология" не объясняет их подлинной семантической истории и не влияет на их употребление. Примером фразеологического сращения является просторечно-вульгарное выражение кузькина мать, обычно употребляемое в фразосочетании показать кому-нибудь кузькину мать. Комментарием может служить такое место из романа Н. Г. Помяловского "Брат и сестра": "Хорошо же, я тебе покажу кузькину мать… Что это за кузькина мать, мы не можем объяснить читателю. У нас есть много таких присловий, которые от времени утратили смысл. Вероятно, кузькина мать была ядовитая баба, если ею стращают захудалый род". Ср. у Чехова в "Хамелеоне": "Он увидит у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!…"

Такова же смысловая структура выражения собаку съел в чем-нибудь. "Он собаку съел на это" или "на этом", "в этом" (т. е. занимаясь таким-то делом): он мастер на это, или: он искусился, приобрел опытность, искусство. В южновеликорусских или украинских местностях , где собака мужского рода, прибавляют и сучкой закусил (с комическим оттенком).

А. А. Потебня считал это выражение по происхождению народным, крестьянским, связанным с земледельческой работой. Только "тот, кто искусился в этом труде, знает, что такое земледельческая работа: устанешь, с голоду и собаку бы съел" [16]. Этимология Потебни нисколько не уясняет современного значения этой идиомы и очень похожа на так называемую "народную этимологию". Неделимость выражения съесть собаку в чем-нибудь, его лексическая непроизводность ярко отражается в его значении и употреблении, в его синтаксических связях. Например, у Некрасова в поэме "Кому на Руси жить хорошо" читаем:

Заводские начальники

По всей Сибири славятся -

Собаку съели драть.

Здесь инфинитив драть выступает в роли объектного пояснения к целостной идиоме собаку съели в значении: "мастера что-нибудь делать".

Такое резкое изменение грамматической структуры фразеологического сращения обычно связано с усилением его идиоматичности, с утратой смысловой делимости. Так, выражение как ни в чем не бывало в современном языке имеет значение наречия.

Между тем еще в русском литературном языке первой трети XIX в. в этом словосочетании выделялись составные элементы и было живо сознание необходимости глагольного согласования формы бывал с субъектом действия. Например, у Лермонтова в повести "Бэла": "За моею тележкою четверка быков тащила другую, как ни в чем не бывала, несмотря на то, что она была доверху накладена"; у Д. Н. Бегичева в романе "Семейство Холмских" (ч. II, 1833, стр. 165-166): "Князь Фольгин, как будто ни в чем не бывал, также шутил".

Если руководствоваться теоретическими соображениями, то можно было бы делить фразеологические сращения на четыре основных типа - в зависимости от того, чем вызвана или обусловлена неразложимость выражения:

1) фразеологические сращения, в составе которых есть неупотребительные или вымершие, следовательно, вовсе непонятные слова (например: у черта на куличках, во всю Ивановскую, попасть впросак и т. п.).

2) фразеологические сращения, включающие в себя грамматические архаизмы, представляющие собой синтаксически неделимое целое или по своему строю не соответствующие живым нормам современного словосочетания (например: ничтоже сумняшеся, была - ни была, и вся недолга!).

3) фразеологические сращения, подвергшиеся экспрессивной индивидуализации и потому ставшие неразложимыми как лексически, так и семантически (например: чего доброго, вот тебе и на и др.).

4) фразеологические сращения, представляющие собою такое слитное семантическое единство, что лексические значения компонентов вовсе безразличны для понимания целого (например: сидеть на бобах, души не чаять в ком-нибудь и т. п.).

Однако эта классификация чересчур схематична.

Кажется само собою понятным, почему неделимы те фразеологические сращения, в состав которых входят лексические компоненты, не совпадающие с живыми словами русского языка (например: во всю Ивановскую, вверх тормашками, бить баклуши, точить лясы, точить балясы и т. п.). Но одной ссылки на отсутствие подходящего слова в лексической системе современного русского языка недостаточно для признания идиоматической неделимости выражения. Вопрос решается факторами семантического порядка. Могут быть такие случаи, когда соответствующего слова нет, но живы его ответвления, живы однородные морфемы. В таких случаях выражение потенциально разлагается на лексемы. Однако от этого оно не перестает быть семантически неделимым. Таково, например, выражение навострить лыжи. Ср. у Салтыкова в "Пестрых письмах": "Куда это он лыжи навострил? Ишь спешит, точно в аптеку торопится"; у Гоголя в "Мертвых душах": "Мужик убежит как дважды два, навострит так лыжи, что и следа не отыщешь".

В фразеологическом сращении даже наличие семантического сопоставления или противопоставления лексических элементов внутри целого не приводит к аналитическому расчленению идиомы, к осознанию живой связи ее значения со значениями компонентов. Такова, например, идиома ни к селу ни к городу в значении "ни с того ни с сего, неожиданно и неуместно". Ср. у Чехова в рассказе "Брак по расчету": "Телеграфист кокетливо щурит глаза и то и дело заговаривает об электрическом освещении - ни к селу ни к городу".

Конечно, бывают случаи, когда структура фразеологического сращения определяется наличием лексического элемента, чуждого языковой системе вне данного сцепления. Например, вверх тормашками и даже с оттенком провинциализма вверх тормашкой. Ср. у Чехова в рассказе "Счастливчик": "Вы говорите, что человек творец своего счастья. Какой к черту он творец, если достаточно больного зуба или злой тещи, чтоб счастье его полетело вверх тормашкой?". Ср. также: гнуть в три погибели; не мытьем, так катаньем; без сучка, без задоринки и т. п.

Однако чисто внешний, формальный, хотя бы и лексикологический, подход к фразеологическим сращениям не достигает цели. Изолированное, единичное слово, известное только в составе идиомы и потому лишенное номинативной функции, не всегда является признаком полной смысловой неразложимости выражения. Например: дело не терпит отлагательства, совесть зазрила, мозолить глаза, мертвецки пьян и т. п.

Точно так же грамматический архаизм сам по себе может быть легко осмыслен при наличии соответствующей категории или соотносительных форм в современном языке. Например: положа руку на сердце, сидеть сложа руки, средь бела дня, на босу ногу и т.п.

Грамматические архаизмы чаще всего лишь поддерживают идиоматичность выражения, но не создают его. Например: спустя рукава. Ср. у Чехова в рассказе "Агафья": "От всей фигуры (огородника Савки) так и веяло безмятежностью, врожденной, почти артистической страстью к житью зря, спустя рукава". Ср. также: очертя голову, (пуститься) во вся тяжкая и т.п.

Итак, основным признаком сращения является его семантическая неделимость, абсолютная невыводимость значения целого из компонентов. Фразеологическое сращение представляет собою семантическую единицу, однородную со словом, лишенным внутренней формы. Оно не есть ни произведение, ни сумма семантических элементов Оно - химическое соединение растворившихся и с точки зрения современного языка аморфных лексических частей.

При этом семантической неразложимости целого иногда сопутствует сохранение внешних грамматических границ между частями фразеологического сращения. Это своеобразный след былой лексической расчлененности словосочетания. Например, выражение держать в ежовых рукавицах в современном языке лишено внутренней формы (ср., впрочем, держать в (крепких) руках). Оно идиоматично. Оно является фразеологическим сращением. А. П. Чехов в речи действующих лиц своих повестей не раз употребляет эллиптическое выражение держать в ежовых. Например, в рассказе "Месть": "Твой Собакевич, наверное, держит в ежовых горничную и лакея"; в рассказе "Длинный язык": "Он у меня, папочка, в ежовых был"; в повести "Дуэль" Чехов заменяет идиому держать в ежовых рукавицах условным эквивалентом держать в ежах: "Он здесь король и орел, он держит всех жителей в ежах и гнетет их своим авторитетом". Таким образом, в этом фразеологическом сращении общая грамматическая схема словосочетания сохраняется неизменной, но в его лексическом составе остаются неподвижными лишь опорные семантемы (держать в еж-).

В фразеологических сращениях, образующих целостное высказывание или подводимых под категории состояния и наречия, внешняя форма иногда бывает очень неустойчивой и в другом отношении. Например, она подвержена фонетическим или эвфоническим воздействиям. Так, идиома с боку припёка без всяких грамматических оснований превращается в парное созвучие с боку припеку. Например, у Гоголя в "Женитьбе" в речи Подколесина: "Ну, да как же ты хочешь, не говоря прежде ни о чем, вдруг сказать с боку припеку: "Сударыня, дайте я на вас женюсь!".

В фразеологическом сращении все элементы настолько слиты и недифференцированы в смысловом отношении, что эллиптическое опущение или экспрессивное сокращение хоть одного из них либо вовсе не влияет на значение целого, либо приводит к полному его распаду. С одной стороны, такие сращения семантически неизменны, хотя и могут обладать формами грамматического словоизменения, например у черта на куличках и к черту на кулички (ср. у П. Боборыкина в романе "Из новых": "жалуется, что его шлют к черту на кулички"). Но, с другой стороны, при экспрессивном употреблении сращения, если позволяют синтаксические условия, опорная часть его может быть равна целому и выступать в значении целого. Фразеологическое сращение в этих случаях может безболезненно терять свои части - одну за другой. Например, идиома ни в зуб толкнуть (или толконуть) не смыслит, ни в зуб толкнуть не умеет. У Салтыкова-Щедрина в "Современной идиллии": "Я к Гинцбургу - не понимает... Я к Розенталю - в зуб толкнуть не смыслит". У Макарова в "Воспоминаниях": "Прелесть что за немочка. Да то беда, по-французски-то я маракую, а по-немецки ни в зуб толкнуть не умел". Тот же смысл имеет выражение ни в зуб толкнуть, например, у Гончарова в "Обломове": "Надзиратель придет, хозяин домовый что-нибудь спросит, так ведь, ни в зуб толкнуть - все я! Ничего не смыслит..." Ср. у Чехова в рассказе "Репетитор": "В шестой раз задаю вам четвертое склонение, и вы ни в зуб толкнуть! Когда же, наконец, вы начнете учить уроки?". Наконец, одно ни в зуб употребляется в том же значении; например, у Достоевского в "Дневнике писателя" (1876 г., февраль): "Человек он темный, законов ни в зуб".

Для разговорной речи особенно типично это семантическое равенство части целому в структуре фразеологического сращения. Кроме того, в разговорной речи более часты и продуктивны процессы дробления и контаминации фразеологических единиц. Например, из словосочетания валить через пень колоду, вследствие экспрессивного стирания предметных значений, образуется разговорная идиома через пень колоду в значении "как попало". Например, у Салтыкова-Щедрина в "Недоконченных беседах": "Выдумал немец Кунц кушетку для сечения, а мы дерем через пень колоду, как в древности драли".

Такого рода процессы являются яркими симптомами образования фразеологических сращений. Тут действуют разнообразные семантические причины. Так, полное затемнение образа как семантического стержня выражения ведет к превращению фразеологической группы в идиоматическое сращение. Например: сесть на бобах (ср. у Достоевского в "Идиоте": "Ну куда мы теперь потащимся... Денег у нас нет..., вот и сели теперь на бобах, среди улицы... - "Приятнее сидеть с бобами, чем на бобах", - пробормотал генерал"); ср. провести на бобах, оставить на бобах; души не чаять в ком-нибудь; и в ус (себе) не дует. Ср. у Грибоедова: "Ведь столбовые все, а в ус никому не дуют". У Гоголя в речи городничего а "Ревизоре: "Ты себе и в ус не дуешь"; у Некрасова в "Героях времени":

Слыл умником и в ус себе не дул

И - наглупил на всю Россию.

У Гоголя в "Мертвых душах": "Копейкин мой, можете вообразить, себе и в ус не дует. Слова-то ему эти, как горох к стене..." Ср. она и в ус не дует.

Целостным идиоматическим единством является всякое лексически непонятное с точки зрения современной системы выражение, вводимое в литературную лексику как "чужеродное тело", как "цитата" из другого языка или диалекта. Например, ничтоже сумняся (или сумняшеся). Ср. у Лескова: "Они переплетали книги, малярничали, лудили кастрюли - и все это делали ничтоже сумняшеся, и дешево и скверно" ("Котин доилец и Платонида"). У Чехова: "не задумываясь и ничтоже сумняся, решает большие вопросы" ("Несчастье"). Ср. у Некрасова: "перепились до еле можаху" ("Похождения русского Жильблаза"). Ср. также притча во языцех.

Роль экспрессивных и эмоциональных факторов в образовании фразеологических сращений также очень велика. Экспрессивное значение легко может поглотить и нейтрализовать круг предметных значений слова, фразы. Оторванная от первоначального, породившего его контекста, экспрессивная фраза быстро становится идиоматическим сращением.

Например выражение и никаких! Эта идиома образовалась из возгласа кавалерийской команды. По словам Боборыкина, "пошло это с учений, когда взводу или эскадрону офицер кричит: "Смирно, и никаких учений!" ("Перевал"). Ср. у Чехова в повести "Дуэль" в речи военного доктора Самойленки: "Что ж? Единовременно пятьсот в зубы, или двадцать пять по-месячно, - и никаких. Очень просто".

Вот так клюква. Ср. у Чехова в рассказе "Шило в мешке": возница рассказывает Посудину, которого он не знает в лицо - о нем же самом: "Всем хорош человек, но одна беда: пьяница!" - "Вот так клюква!" - подумал Посудин".

К сращениям экспрессивного образования относятся и такие выражения, как поминай как звали, употребляемое в функции глагола со значением прошедшего времени мгновенно-произвольного действия. У Чехова в рассказе "Налим": "Всё растопыривает руки, но уже поздно, налим - поминай как звали". У него же в рассказе "В ссылке": "Перевез я их сюда, сели - и поминай как звали! Только их и видели". Ср. также: чего доброго; черта с два!; неровен час!; вот тебе и на!; пиши пропало!; по добру по здорову!; так и быть; как не так; как бы не так.

Фразеологические сращения могут быть только омонимичны с соответствующими знакомыми словами. Они абсолютно независимы от лексических значений этих омонимов. Ср., например, сращение пули отливать (у Чехова в рассказе "Месть": "Поди-ка, какие пули отливает. В лицо другом величает, а за глаза я у него и индюк, и пузан...") и профессиональный термин отливать пули.

Ср. быть под мухой или с мухой (например, у Чехова в рассказе "Пересолил": "Ежели возница не пьян и лошади не клячи, то и тридцати верст не будет, в коли возница с мухой да кони наморены, то целых пятьдесят наберется"); диву даться; труса или трусу праздновать; заморить червячка; благим матом (кричать); сапоги в смятку; при пиковом интересе; взятки гладки с кого-нибудь; до положения риз; и концы в воду; шиворот на выворот; сон в руку и т. п.

В своей работе "О логической структуре фразы" А. Сешеа говорит, что лексикологический синтез разрушает собственное значение образующих элементов, которые срастаются в одно целое, совсем теряя свою индивидуальность" [17].

Семантическое единство фразеологического сращения часто поддерживается синтаксической нерасчлененностью или немотивированностью словосочетания, отсутствием живой синтаксической связи между его морфологическими компонентами. Например: так себе, куда ни шло, то и дело, хоть куда, трусу праздновать, диву даться, выжить из ума, чем свет, как пить дать (ср. у Чехова в рассказе "Баба": "Дело было ясное, как пить дать"), мало ли какой, из рук вон плохо, так и быть, шутка сказать, себе на уме (у Чехова в "Скучной истории" в значении имени существительного: "Умышленность, осторожность, себе на уме, но нет ни свободы, ни мужества писать, как хочется, а, стало быть, нет и творчества").

Таким образом, фразеологические сращения являются только эквивалентами слов. Они образуют своеобразные синтаксические составные слова, выступающие в роли либо частей предложения, либо целых предложений. Поэтому они подводятся под грамматические категории как синтаксическое целое, как своеобразные сложные лексические единицы. Понятно, что в тех случаях, когда этимологическое значение грамматически и фонетически различаемых компонентов вступает в видимое противоречие с грамматическим значением целого, это противоречие аннулируется. Например, устно-фамильярное идиоматические выражение: чего-нибудь куры не клюют имеет значение количественного слова. Оно ставится в один синонимический ряд со словами пропасть, уйма и т. п. Например: денег у него - куры не клюют (ср. денег у него - пропасть). Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Пошехонской старине" иную расстановку слов: "По малости торгуем! - Сказывай: "по малости". Куры денег не клюют, а он смиренником прикидывается!" Ср. у Чехова в рассказе: "Учитель словесности": "Один из партнеров, когда расплачивались, сказал, что у Никитина куры денег не клюют". Разъединение этого сращения вставкой слова денег находит оправдание лишь в экспрессивной нелогичности устной речи. Нормальным же для современного языка будет такой порядок слов: денег у кого-нибудь куры не клюют. Инверсия типа: куры не клюют у кого-нибудь денег - приводит к бессмыслице.

В ту же категорию количественных слов входит и устно-фамильярная идиома раз, два и обчелся или раз-другой и обчелся, один-другой и обчелся. В сущности, все эти варианты должны быть признаны морфологическими разновидностями одной фразеологической единицы. Грамматическое и семантическое единство этого выражения подчеркивается синтаксическим своеобразием его употребления: связью его с родительным количественным и местом в синтагме. Например, у Мельникова-Печерского в романе "В лесах": "Таких начетников мало мне встречать доводилось. По всему старообрядчеству таких раз, два и обчелся". Ср. у Островского в пьесе "Не все коту масленица": "Кавалеров-то у нас один-другой - обчелся, гулять-то не с кем"; ср. у Салтыкова-Щедрина в "Пошехонской старине": "Женихов-то не непочатый угол, раз-другой и обчелся. Привередничать-то бросить надо!"

Из грамматического употребления фразеологических сращений вытекает вывод о возможности экспрессивного устранения разницы между глаголом и именной формой, выражающей состояние, особенно в прошедшем времени. Так, идиома и был таков! выражает очень заметный оттенок действия, сближающий ее с глаголом. Например, у Чехова в рассказе "Накануне поста": "А он, бывало, как заметит, что его пороть хотят, прыг в окно и был таков!". Ср. у Лермонтова в поэме "Монго":

Опасен подвиг дерзновенный

И не сносить им головы;

Но в миг проснулся дух военный:

Прыг, прыг - и были таковы.

Понятно, что внутри фразеологического сращения, образующего целостное высказывание-предложение, возможны разного рода грамматические изменения и перемещения. Так, фамильярно-ироническое и пошла писать губерния в современном языке немотивировано, непроизводно и неразложимо (ср. у Чехова в "Скучной истории": "Стоит мне только оглядеть аудиторию и произнести стереотипное "в прошлой лекции мы остановились на...", как фразы длинной вереницей вылетают из моей души и пошла писать губерния! Говорю я неудержимо быстро, страстно и, кажется, нет той силы, которая могла бы прервать течение моей речи"). Доказательством неразложимости этого выражения является и наличие грамматического синонима и пошло писать, в котором функция безличности малопонятна (ср. у Гончарова в "Обломове": "Все хохочут, долго, дружно, несказанно, как олимпийские боги. Только начнут умолкать, кто-нибудь подхватит опять - и пошло писать"). Еще менее может быть осмыслен третий вариант этой идиомы с безличной глагольной формой женского рода: и пошла писать (например, у Салтыкова-Щедрина в "Губернских очерках" см. "Второй рассказ подъячего").

Уже при этом беглом разборе фразеологических сращений становится очевидным, что полного параллелизма между грамматическими и лексическими изменениями их состава нет. Однако в их строе несомненна тенденция к грамматическому и семантическому синтезу. Сохранение грамматических отношений между членами фразеологического сращения - лишь уступка языковой традиции, лишь пережиток прошлого. В фразеологических сращениях кристаллизуется новый тип составных синтаксических единств.

Если в тесной фразеологической группе сохранились хотя бы слабые признаки семантической раздельности компонентов, если есть хотя бы глухой намек на мотивировку общего значения, то о сращении говорить уже трудно. Например, в таких разговорно-фамильярных выражениях, как держать камень за пазухой, выносить сор из избы, у кого-нибудь семь пятниц на неделе, стреляный воробей, мелко плавать, кровь с молоком, последняя спица в колеснице, плясать под чужую дудку, без ножа зарезать, язык чесать или языком чесать, из пальца высосать, первый блин комом, или в таких литературно-книжных и интеллигентски-разговорных фразах, как плыть по течению, плыть против течения, всплыть на поверхность и т. п., - значение целого связано с пониманием внутреннего образного стержня фразы, потенциального смысла слов, образующих эти фразеологические единства. Таким образом, многие крепко спаянные фразеологические группы легко расшифровываются как образные выражения. Они обладают свойством потенциальной образности. Образный смысл, приписываемый им в современном языке, иногда вовсе не соответствует их фактической этимологии. По большей части, это выражения, состоящие из слов конкретного значения и имеющие заметную экспрессивную окраску. Например, положить, класть зубы на полку в значении "голодать, ограничить до минимума самые необходимые потребности". Ср. у Тургенева в "Нови": "Я еду на кондиции, подхватил Нежданов, чтобы зубов не положить на полку". Ср. выражение уйти в свою скорлупу - и у Чехова обнажение образа, лежащего в основе этого выражения: "Людей, одиноких от натуры, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало" ("Человек в футляре").

Живучести внутренней формы в строе таких фразеологических единств содействует наличие контраста, параллелизма, вообще сопоставления слов, принадлежащих к одному семантическому ряду. Например: из мухи делать слона (ср. у Достоевского в "Идиоте": "Они там все, по своей всегдашней привычке, слишком забежали вперед и из мухи сочинили слона"), из огня да в полымя, нет худа без добра, переливать из пустого в порожнее, валить с больной головы на здоровую и т. п.

Фразеологические единства являются потенциальными эквивалентами слов. И в этом отношении они несколько сближаются с фразеологическими сращениями, отличаясь от них семантической сложностью своей структуры, потенциальной выводимостью своего общего значения из семантической связи компонентов. Фразеологические единства по внешней, звуковой форме могут совпадать со свободными сочетаниями слов. Ср. устно-фамильярные выражения вымыть голову, намылить голову кому-нибудь в значении "сильно побранить, пожурить, сделать строгий выговор" и омонимические свободные словосочетания в их прямом значении: вымыть голову, намылить голову. Ср. биться из-за куска хлеба и биться с кем-нибудь из-за куска хлеба; бить ключом (жизнь бьет ключом) и бить ключом (о воде в ручье); взять за бока кого-нибудь в значении "заставить принять участие в деле" и то же словосочетание в прямом значении; брать в свои руки в значении "приступить к руководству, управлению чем-нибудь" и брать в руки что-нибудь и т. п.

Фразеологическое единство часто создается не столько образным значением словесного ряда, сколько синтаксической специализацией фразы, употреблением ее в строго фиксированной грамматической форме. Например, просторечно-шутливое выражение со всеми потрохами в значении "целиком, со всем, что есть". Ср. у Панферова: "Этому человеку доверить себя со всеми потрохами можно".

Возможны и такие фразеологические единства, в которых резкие грамматические сдвиги зависят от семантических особенностей слов, входящих в состав фразы. Например, шутливо-фамильярное, носящее отпечаток школьного жаргона выражение ноль внимания обычно употребляется в функции предиката. Ср. у Чехова в рассказе "Красавицы": "какое... несчастье... влюбиться в эту хорошенькую и глупенькую девочку, которая на вас ноль внимания" (в речи офицера); в рассказе "Поцелуй": "- "Каков?" - послышались одобрительные возгласы. - Мы стоим возле, а он ноль внимания! Этакая шельма". В повести "Скучная история": "Медик пьян как сапожник. На сцену - ноль внимания. Знай себе дремлет да носом клюет".

Нередко внутренняя замкнутость фразеологического единства создается специализацией экспрессивного значения. Отрываясь от той или иной ситуации, от какого-нибудь широкого контекста, выражение сохраняет своеобразные оттенки экспрессии, которые и спаивают отдельные части этого выражения в одно смысловое целое. Нередко эти индивидуальные оттенки экспрессии сказываются и в синтаксической форме словосочетания. В этом отношении очень показательно употребление фразы белены объелся. Оно обычно имеет форму вопросительного предложения или употребляется в сравнении. Таким образом, внутренняя спайка элементов создается модальностью предложения. Например, у Пушкина в "Сказке о рыбаке и рыбке": "Что ты баба, белены объелась?". У Фонвизина в "Недоросле": "Что ты дядюшка? Белены объелся?". У Некрасова в "Дядюшке Якове": "Стойте! не вдруг! белены вы объелись?" [18]. У Чехова в рассказе "Неприятность": "Тот дурак, словно белены объелся, шляется по уезду, кляузничает да сплетничает...". При изменении синтаксической формы усиливается реальный, буквальный смысл этого словосочетания. Оно теряет условно-переносное значение "одуреть, ошалеть". Оно делается свободным сочетанием слов, в нем подчеркивается представление о белене как о ядовитом дурманящем растении. В "Толковом словаре русского языка" (1834, т. I, стр. 119) под словом белена приводится выражение в такой форме: "белены объелся - одурел, неистовствует". Это неправильно. Само по себе словосочетание он белены объелся не значит "одурел" и еще менее "неистовствует". Тут словарь Я. К. Грота ввел в заблуждение редактора нового толкового словаря [19].

Точно так же своеобразная экспрессивная окраска чувственного восторга индивидуализирует и ограничивает переносное значение фамильярного выражения пальчики оближешь (оближете)! Она превращает это словосочетание в фразеологическое единство. В связи с этим происходят синтаксические переносы этого выражения: из целого одночленного высказывания оно может превратиться в эмоциональное сказуемое двухчленного предложения. Например, у Салтыкова-Щедрина: "Вот, дядя, дамочка-то - пальчики оближете". Ср. у Писемского в романе "Люди сороковых годов": "Я тебе Вальтер Скотта дам. Прочитаешь - только пальчики оближешь".

К числу фразеологических единств, обособлению и замкнутости которых содействуют экспрессивные оттенки значения, относятся, например, такие разговорно-фамильярные выражения: убил бобра; ему и горюшка мало!; чтоб тебе ни дна ни покрышки!; плакали наши денежки!; держи карман или держи карман шире!; что ему делается?; чего изволите?; час от часу не легче!; хорошенького понемножку (ирон.); туда ему и дорога! (ср. у Писемского в "Старой барыне": "Присудили на поселенье... Того и стоил, туда ему и дорога была"). Ср.: жирно будет ("Нет, жирно будет вас этаким вином поить. Атанде-с! - Островский. "Утро молодого человека"); знаем мы вашего брата!; шутки в сторону!; чем черт не шутит?; и пошел и пошел!; наша взяла!; ума не приложу!; над нами не каплет!; и дешево и сердито! (первоначально - о водке). Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Помпадурах": "Над дверьми нахально красуется вывеска: "И дешево и сердито".

Особо стоят каламбурные фразы, основанные на внутреннем контрасте, этимологическом несоответствии или ироническом сближении сопоставляемых слов. Например, без году неделя (ср. у Тургенева в рассказе "Часы": "Без году неделю на свете живет, молоко на губах не обсохло, недоросль! И жениться собирается"). У Писемского это выражение употреблено как неразложимое наречие: "Малый без году неделя из яйца вылупился, а она уже... женить его хочет" ("Старая барыня"). Ср.: кормить завтраками (у Гоголя в "Мертвых душах": "Ему подносят горькое блюдо под названием "завтра"); прокатить на вороных и т. д. Выражение откладывать в долгий ящик также звучит каламбуром, так как слово долгий, раскрывая основное значение фразы (отсрочивать на долгое время), воспринимается в связи с ящик как иронически двусмысленный образ.

Так же, как и в словах, во фразеологических единствах образное представление, сопутствующее значению, чаще не дано, а лишь постулируется, предполагается. Оно исторически изменчиво и, конечно, не нуждается в соответствиях этимологии образа. Например, держать в черном теле; вывести на чистую воду; отвести душу (например, у Тургенева в "Дыме": "Я требую малого, очень малого... только немножко мне нужно участия, только, чтобы не отталкивали бы меня, душу дали бы отвести"); за пояс заткнуть; поставить крест на чем-нибудь или даже над чем-нибудь (ср. у Боборыкина: "поставить крест на своей потере"); не ударить лицом в грязь (у Чехова в рассказе "Перекати-поле": "Лицо его говорило, что он доволен и чаем и мной, вполне ценит мою интеллигентность, но что и сам не ударить в грязь лицом, если речь зайдет о чем-нибудь этаком..."); из-за кого-чего сыр-бор загорелся (у Чехова в рассказе "Именины": "Что у вас произошло? - Ничего особенного. Весь сыр-бор загорелся из-за чистейшего пустяка").

Примером каламбурного переосмысления по омонимическому сходству может служить современное понимание иронического выражения положение хуже губернаторского. Как известно, это выражение пошло из коннозаводческого арго. Губернатором там назывался самец-пробник, которого припускали к кобыле для ее раздражения перед случкой с породистым производителем. В литературном языке XIX в., особенно в его публицистических стилях, это выражение осмыслялось применительно к положению и должности губернатора. Например, у Р. И. Сементковского в очерках "Силуэты администраторов" ("Исторический вестник", 1892, № 2): "Поистине теперь можно говорить о "положении хуже губернаторского". Еще раньше у Маркевича в романе "Бездна" (3, 14): "Не даром говорят: положение хуже губернаторского. - Он усмехнулся остроумию этой ходячей поговорки". Ср. у Чехова в "Дуэли": "В последнее время мое здоровье сильно пошатнулось. Прибавьте к этому скуку, постоянное безденежье... отсутствие людей и общих интересов... Положение хуже губернаторского. - Да, ваше положение безвыходно, - сказал фон Корен".

Связь развития фразеологических единств этого рода с формами поэтического мышления подчеркивалась Потебней. "Элементарная поэтичность языка, т. е. образность отдельных слов и постоянных сочетаний, как бы ни была она заметна, ничтожна сравнительно с способностью языка создавать образы из сочетания слов, все равно образных или безобразных" [20]. "Невозможность или возможность и эффект сочетания двух слов, дающих образ, условленны данным языком" [21].

Итак, внутренняя цельность многих выражений обусловлена единством образного значения. Многие из таких фразеологических единств представляют собою окаменевшие следы живых образных выражений, довольно свободно группировавшихся воуркг одного метафорического центра. Например, стоять одной ногой в гробу или в могиле. Ср. у Чехова в "Скучной истории": "... и подобные нелепые мечты в то время, когда одной ногой я стою уже в могиле". Ср. в языке XVIII в.: "Искусство врачебное слабо оживотворить занесшего ногу в гроб" [22].

Понимание производности, мотивированности значения фразеологического единства связано с сознанием его лексического состава, в сознанием отношения значения целого к значению составных частей. Семантическая замкнутость фразеологического единства может также создаваться эвфоническими средствами - рифмическими созвучиями, аллитерациями. Эти средства спайки и им подобные также содействуют образованию фразеологических единств. Например: Федот да не тот; еле-еле душа в теле; всякой твари по паре (с намеком на миф о Ноевом ковчеге); на вкус и на цвет мастера нет; днем с огнем поискать или не сыскать, не отыскать; что было, то сплыло; хлопот полон рот; то пусто, то густо; ни кожи, ни рожи; ни ладу, ни складу; ни ложки, ни плошки; ни ответу, ни привету; ни слуху, ни духу; вот так штука капитана Кука; не в службу, а в дружбу; не твоя печаль чужих детей качать; не до жиру, быть бы живу и т. п.

Однако в этих сложных единствах возможны и такие элементы, которые являются упаковочным материалом. Они заменимы. Тем более, что фразеологические единства не всегда образуют неподвижную, застывшую массу неотделимых элементов с постоянным порядком слов. Иногда части фразеологического единства могут быть дистантными.

Таким образом, от фразеологических сращений отличается другой тип устойчивых, тесных фразеологических групп, которые тоже семантически неделимы и тоже являются выражением единого, целостного значения, но в которых это целостное значение мотивировано, являясь произведением, возникающим из слияния значений лексических компонентов.

Во фразеологическом единстве слова подчинены единству общего образа или единству реального значения. Подстановка синонима или замена слов, являющихся семантической основой фразы, невозможна без полного разрушения образного или экспрессивного смысла фразеологического единства. Значение целого здесь абсолютно не разложимо на отдельные лексические значения компонентов. Оно как бы разлито в них - А. Сешеа называет такие фразеологические единства синтетическими группами и подчеркивает, что в них целостный смысл выражения до некоторой степени независим от лексических значений отдельных компонентов, во всяком случае, он не колеблет, не расширяет и не видоизменяет ни их свободных, ни их связанных значений [23].

Отдельно должны быть рассмотрены целостные словесные группы, являющиеся терминами, т. е. выступающие в функции названия. Прямое, логически оправданное отношение термина к обозначаемому им предмету или понятию создает неразрывность фразовой структуры, делает соответствующую словесную группу эквивалентом слова. С познавательной точки зрения между составным термином - научным или техническим - и таким же номенклатурным ярлыком, например, названием какого-нибудь явления, предмета - большая разница. Но в бытовом языке эта разница часто стирается. Естественно, что многие из такого рода составных названий, переходя, по закону функциональной семантики, на другие предметы, процессы или явления, однородные с прежними по функции, становятся не только неразрывными, но и вовсе немотивированными единствами, т. е. превращаются в фразеологические сращения (например: железная дорога, дом терпимости и т. п.).

Кроме того, в истории русского литературного языка с середины XIX в. все шире развивается тенденция создавать для составных названий разговорно-просторечные эквиваленты в форме одного слова, например: вечерняя газета - вечерка, ночлежный дом - ночлежка, Погодинская улица - Погодинка и т. п. Примеры составных терминов: белый гриб, задний проход, прямая кишка, прогрессивный паралич, оборонительный или наступательный союз, вопросительный знак, золотых дел мастер, дом отдыха, пути сообщения, сестра милосердия, брат милосердия, карета скорой помощи, борьба за существование и т. п.

В сущности, нет оснований выделять в особый ряд составные термины, возникшие не в сфере научно-технического языка или профессиональных диалектов, а в разных стилях самой литературной речи. Например, хороший тон (ср. у Некрасова в стихотворении "Балет":

Знайте, люди хорошего тона,

Что я сам обожаю балет),

общественное положение, общественное мнение, отрицательный тип, положительный тип и т. п.

Всякий термин, всякое выражение, проникшее в общий язык из научного или технического языка, из специальных, профессиональных диалектов, сохраняются как фразеологические единства. Например, общие места (loci communes - из риторики). Ср. у Чехова в "Обыкновенной истории": "Обвинения огульны и строятся на таких давно избитых общих местах, таких жупелах, как измельчание, отсутствие идеалов...". Ср. у Чехова в "Скучной истории": "Бывают страшные ночи с громом, молнией, дождем и ветром, которые в народе называются воробьиными. Одна точно такая воробьиная ночь была и в моей личной жизни".

Понятно, что к категории составных терминов близки фразы-характеристики, включающие в себя точно очерченное содержание. Например, в русском публицистическом стиле XIX в. выражение беспокойный человек имело очень определенное общественно-бытовое содержание. Им обозначался разряд людей, готовых бороться хоть в умеренной степени с социальными несправедливостями режима, близких к категории политически неблагонадежных. Ср. у Некрасова в стихотворении "Филантроп":

Сожалели по Житомиру:

Ты-де нищим кончишь век

И семейство пустишь по миру,

Беспокойный человек!

У Дружинина: "В старое время его считали беспокойным и чуть-чуть не неблагонадежным" ("Благотворительность особого рода"). У Салтыкова-Щедрина: "Обыденная жизненная практика снисходительно отзовется к вору, ходатайствующему по "своему" делу и назовет беспокойным, безалаберным (а, может быть, даже распространителем "превратных толкований") человека, которому дорого дело "общее", дело его "страны" ("За рубежом").

В фразеологических единствах грамматические отношения между компонентами легко различимы. Они могут быть сведены к живым современным синтаксическим связям. Это естественно. Потенциальная лексическая делимость как основной признак фразеологического единства, отличающий его от фразеологического сращения, естественно предполагает и синтаксическую разложимость словосочетания. Таким образом, и здесь грамматические формы и отношения держатся устойчивее, чем семантические. Здесь сохраняется, так сказать, морфология застывших синтаксических конструкций, но их функциональное значение резко изменяется. В той мере, в какой фразеологические группы этого типа являются семантически неделимыми единицами, приходится считать их и синтаксически несвободными, хотя и разложимыми, слитными словосочетаниями.

Это положение получит особенную ясность и выразительность, если применить его к тем группам фразеологических единств, которые состоят из союзных или предложных речений. Таковы, например, союзные речения, чаще всего образующиеся из непроизводного союза, предложной формы имени существительного со значением времени, места или причины и указательного местоимения, или из союза и указательного местоимения с подходящим по значению предлогом: до тех пор пока, с тех пор как, в то время как, с того времени как, ввиду того что, по мере того как, между тем как, после того как, потому что, до того что, несмотря на то что, вместо того чтобы и т. п. Сюда же примыкают союзы, включающие в себя наречия образа, сравнения или сравнительной степени: подобно тому как, прежде чем, так чтобы; просторечное даром что и др. под. Наконец, можно отметить составные союзы из модальных частиц: едва только, чуть лишь. Ср. не то чтобы, как будто бы и т. п. (Такие союзы, как так как, добро бы и т. п. превратились в сращения.)

Все эти служебные слова семантически неразрывны, функционально неделимы, хотя с этимологической точки зрения производны. Эта аналогия бросает свет на синтаксическую природу фразеологических единств.

Рядом с фразеологическими единствами выступают и другие, более аналитические типы устойчивых сочетаний слов. Фразеологические единства как бы поглощают индивидуальность слова, хотя и не лишают его смысла: например, в выражениях разговорной речи глаз не казать, носу не казать потенциальный смысл глагола казать, не встречающегося в других контекстах, еще ощутим в структуре целого.

Но бывают устойчивые фразеологические группы, в которых значения слов-компонентов обособляются гораздо более четко и резко, однако, остаются несвободными. Например: щекотливый вопрос, щекотливое положение, щекотливое обстоятельство и т. п. (при невозможности сказать щекотливая мысль, щекотливое намерение и т. п.), обдать презрением, злобой, обдать взглядом ласкающего сочувствия и т. п. (при семантической недопустимости выражений обдать восхищением, завистью и т. п.).

В самом деле, большая часть слов и значений слов ограничены в своих связях внутренними, семантическими отношениями самой языковой системы. Эти лексические значения могут проявляться лишь в связи с строго определенным кругом понятий и их словесных обозначений. При этом для такого ограничения как будто нет оснований в логической или вещной природе самих обозначаемых предметов, действий и явлений. Эти ограничения создаются присущими данному языку законами связи словесных значений. Например, слово брать в значении "овладевать, подвергать своему влиянию" и в применении к чувствам, настроениям - не сочетается свободно со всеми обозначениями эмоций, настроений. Говорится: страх берет, тоска берет, досада берет, злость, зло берет, ужас берет, зависть берет, смех берет, раздумье берет, охота берет и нек. др. Но нельзя сказать: радость берет, удовольствие берет, наслаждение берет (ср. охватывает) и т. п. Таким образом, круг употребления глагола брать в связи с обозначениями чувств и настроений фразеологически замкнут.

Фразеологически связанное значение иногда трудно определимо. В нем общее логическое ядро не выступает так рельефно, как в свободном значении. Фразеологически связанное значение, особенно при узости и тесноте соответствующих контекстов, дробится на индивидуальные оттенки, свойственные отдельным фразам. Поэтому чаще всего такое значение не столько определяется, сколько характеризуется, освещается путем подбора синонимов, которые могут его выразить и заменить в соответствующем сочетании.

Едва ли нужно еще раз добавлять, что многие слова вообще не имеют свободных значений. Они лишены прямой номинативной функции и существуют в языке лишь только в составе тесных фразеологических групп. Их лексическая отдельность поддерживается лишь наличием словообразовательных родичей и слов-синонимов. Можно сказать, что лексическое значение таких слов определяется местом их в лексической системе данного языка, их отношением к синонимическим рядам слов и словесных групп, их положением в родственном лексическом или грамматическом гнезде слов и форм. Таково, например, в современном языке слово потупить. Оно выделяется из устойчивых словесных групп: потупить взор, взгляд, глаза; потупить голову. Оно поддерживается наличием слова потупиться, которое обозначает то же, что потупить глаза, голову. Оно, наконец, воспринимается на фоне синонимических фраз: опустить глаза, опустить голову. Таково, например, применение глагола находить - найти в сочетании с некоторыми субъектами действия, обозначающими какое-нибудь резкое изменение физического или душевного состояния, свойственное устной речи, в значении "внезапно охватить кого-нибудь, овладеть всем существом кого-нибудь". Это значение фразеологически ограничено: нашло на кого-нибудь вдохновение, раздумье, нашел столбняк, нашла на кого-нибудь фантазия. Ср. у Л. Толстого в "Люцерне": "Я пошел к себе наверх, желая заспать все эти впечатления и глупую детскую злобу, которая так неожиданно нашла на меня".

К числу немногих слов, сочетающихся с глаголом найти в этом значении, принадлежит и потенциальное, устно-фамильярное слово стих, почти не встречающееся вне этого сочетания: какой-нибудь стих нашел на кого-нибудь. Ср. у Фонвизина в "Бригадире": "Не гневайтесь, матушка, на своего супруга. На него сегодня худой стих нашел". У Тургенева в рассказе "Конец Чертопханова": "И хоть бы слово кому промолвила - все только глазами поводила, то задумывалась... Этакий стих и прежде на нее находил". У Чехова в рассказе "Учитель словесности": "Иногда на него находил философский стих". Но ср. у Гл. Успенского в "Разоренье": "Ласковый тон и тихий стих, осенивший отца, отнял у собеседника последнее средство обороны - ругательство".

Различия в онтологическом содержании свободных и связанных значений настолько велики и существенны, что их неразличение (типичное, например, для "Толкового словаря русского языка" под ред. проф. Д. Н. Ушакова) неминуемо приводит к искажению всей смысловой структуры слова [24]. Можно думать, что степень свободы и широты фразеологических связей слова до некоторой степени зависит и от его грамматической структуры. Наиболее многообразно и свободно комбинируются номинативные значения существительных, особенно конкретного, вещественного характера. Затем идут непереходные глаголы, вслед за ними переходные. Необходимо отметить, что в русском литературном языке со второй половины XVIII в. все более широко распространяются сочетания глаголов с отвлеченными именами существительными в качестве субъектов действия. Почти на одном уровне с глаголами находятся свободные связи имен прилагательных в основных номинативных значениях. В категории наречия только наречия качества и степени, отчасти времени и места, располагают более или менее широкими возможностями словосочетания; остальные разряды наречий очень связаны фразеологически. Фразеологические группы, образуемые реализацией несвободных, связанных значений слов, составляют самый многочисленный и семантически веский разряд устойчивых сочетаний слов в русском языке. Тип фраз, образуемых реализацией несвободных значений слов, целесообразнее всего назвать фразеологическими сочетаниями. Фразеологические сочетания не являются безусловными семантическими единствами. Они аналитичны. В них слово с несвободным значением допускает синонимическую подстановку и замену, идентификацию. Аналитичность, свойственная словосочетанию, может сохраняться и при ограничении контекста употребления несвободного слова лишь в одной-двух фразах.

Например, разговорное слово беспросыпный употребляется лишь в сочетании со словом пьянство, также возможно словосочетание беспросыпно пьянствовать. Синоним этого слова - беспробудный, нося отпечаток книжного стиля, имеет более широкие фразовые связи: спать беспробудным сном, беспробудное пьянство. В этих примерах прозрачность морфологического состава слов беспросыпный и беспробудный, связь их с многочисленными лексическими гнездами поддерживает их лексические значения, их некоторую самостоятельность.

Отличие синтетической группы или фразеологического единства от фразеологического сочетания состоит в следующем. Во фразеологическом сочетании значения сочетающихся слов в известной степени равноправны и рядоположны. Даже несвободное значение одного из слов, входящих в состав фразеологического сочетания, может быть описано, определено или выражено синонимом. Во фразеологическом сочетании обычно лишь значение одного из слов воспринимается как значение несвободное, связанное. Для фразеологического сочетания характерно наличие синонимического, параллельного оборота, связанного с тем же опорным словом, характерно сознание отделимости и заменимости фразеологически несвободного слова (например, затронуть чувство чести, затронуть чьи-нибудь интересы, затронуть гордость и т. п., ср. задеть). В языке происходит постоянное столкновение аналитических тенденций, направленных на расчлененное понимание словосочетания, и тенденций синтетических, ускоряющих переход фразеологического сочетания в фразеологическое единство. Взаимодействие этих тенденций в каждом конкретном случае регулируется живой системой лексических соотношений и положением данного выражения в этой системе. Живая языковая практика тяготеет к непосредственноум охвату целостного значения словесной группы и ее традиционной формы [25]. Затемнение или увядание значений такого несвободного слова ведет к утрате или даже той относительной лексической отдельности, которой оно раньше обладало. Тогда фразеологическое сочетание постепенно превращается в фразеологическое единство и само несвободное слово становится словом потенциальным, а не реальным. Например, в современном литературном языке слово претворить утрачивает свое церковнославянское значение "превратить" и сохраняется лишь в выражениях: претворить в жизнь, претворить в дело, ср. претвориться в жизнь, претвориться в дело. Синоним воплотить гораздо шире по своему семантическому объему и рельефнее по своим лексическим связям, по своей словообразовательной природе. Он не в силах удержать выветривание собственного значения в глаголе претворить, не подкрепляемого ни мертвой приставкой пре-, ни отдаленным семантическим родством с творить.

Таким образом, среди тесных фразеологических групп, образуемых реализацией так называемых несвободных значений слов, среди фразеологических сочетаний выделяются два типа фраз: аналитический, более расчлененный, допускающий подстановку синонимов под отдельные члены выражения, и более синтетический, близкий к фразеологическому единству.

Фразеологические группы или фразеологические сочетания почти лишены омонимов. Они входят лишь в синонимические ряды слов и выражений. Для того чтобы у фразеологической группы нашлось омонимическое словосочетание, необходимо наличие слов-омонимов для каждого члена группы. Однако сами фразеологические сочетания могут быть омонимами фразеологических единств или сращений. Например, отвести глаза от кого-нибудь - фразеологическое сочетание, отвести глаза кому-нибудь - фразеологическое единство. Ср.: "Я с усилием отвел глаза от этого прекрасного лица"; "Александр долго не мог отвесть глаз от нее" (Гончаров, Обыкновенная история). Но: "Г-н Спасович решительно хочет отвести нам глаза" (Достоевский, Дневник писателя, 1976, февраль); "Обходительность и ласковость были не более как средство отвести покупателям глаза, заговорить зубы и всучить тем временем гнилое, линючее" (Гл. Успенский, Книжка чеков).

В фразеологических сочетаниях синтаксические связи вполне соответствуют живым нормам современного словосочетания. Однако эти связи в них воспроизводятся по традиции. Самый факт устойчивости и семантической ограниченности фразеологических сочетаний говорит о том, что в живом употреблении они используются как готовые фразеологические единицы - воспроизводимые, а не вновь организуемые в процессе речи. Следовательно, грамматическое расчленение ведет к познанию лишь этимологической природы этих словосочетаний, а не их синтаксических функций в современном языке.

Академик Ф. Ф. Фортунатов в своем курсе "Сравнительного языковедения", классифицируя "непростые или сложные слова" [26], объединил с ними и "слитные речения" типа: железная дорога, великий пост как "однородные по значению с слитными словами". "Это сочетание слов "железная дорога", - писал Фортунатов, - не образует, однако, собою одно слово, так как в первой части заключает такое слово, которое по форме словоизменения является отдельным словом, как часть словосочетания (железную дорогу, железной дорогой и т. д.)" [27]. Другие типы устойчивых сочетаний слов не были замечены и отмечены акад. Фортунатовым. А. А. Шахматов, создавая собственную грамматическую систему, далеко выходящую за пределы Фортунатовской концепции, не мог удовлетвориться и тем решением, которое получил у Фортунатова вопрос о неразложимых словосочетаниях. Изучение громадного фактического языкового материала с новых синтаксических точек зрения открывало перед исследователем новые горизонты в этой области. Но акад. А. А. Шахматов не успел разрешить все вопросы, в новом свете вставшие перед ним, тем более что для него все очевиднее становилась тесная связь грамматики с областью лексикологии и фразеологии. Разработка проблем лексикологии и фразеологии должна вестить параллельно с дальнейшим развитием синтаксической науки.

Примечания

1. А. А. Шахматов. Синтаксис русского языка, вып. I. Изд. 2. М., 1941, стр. 271.

2. Там же, стр. 303.

3. Там же.

4. Там же, стр. 307.

5. Там же, стр. 399.

6. Там же, стр. 272.

7. Там же, стр. 399.

8. Э. Сепир. Язык. М. - Л., 1934, стр. 30.

9. Alb. Sechehaye. Essai sur le structure logique de la phrase. Paris, 1926; ср. также: Он же. Locutions et composees. "Journal de psychologie", XVIII; Он же. La stylistique et la linguistique theorique. "Melanges de linguistique offerts a M. Ferdinand de Saussure". Paris, 1908.

10. Ch. Bally. Traite de stylistique francaise, v. I. Ed. 2. Heodelberg, 1921, p. 67-68.

11. Там же, стр. 65-66.

12. Там же, стр. 74-77.

13. Там же, стр. 72.

14. Там же, стр. 73.

15. Там же, стр. 74.

16. А.А. Потебня. К истории звуков русского языка. IV. Этимологические и другие заметки. Варшава, 1883, стр. 83.

17. Alb. Sechehaye. Essai sur la structure logique de la phrase, p. 87.

18. М.И. Михельсон. Русская мысль и речь. СПб., 1912, стр. 68; Он же. Ходячие и меткие слова. СПб., 1896, стр. 30.

19. См.: Словарь русского языка, составленный Вторым отд. имп. Акад. наук, т. I. СПб. (1891-1895), стр. 173.

20. А.А. Потебня. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905, стр. 104.

21. Там же, стр. 105.

22. Н.Ф. Эмин. Роза. Изд. 2. СПб., 1788, стр. 176.

23. Alb. Sechehaye. La stylistique et la linguistique theorique. "Melanges de linguistique offerts a M. Ferdinand de Saussure". Paris, 1908, p. 179.

24. Подробнее о свободных и связанных значениях слова см. мою статью "О свободных и связанных значениях слова" (Статья не была напечатана. - Ред.).

25. См.: Alb. Sechehaye. Locutions et composees. "Journal de psychologie", XVIII, p. 654 et suiv.

26. Ф.Ф. Фортунатов. Сравнительное языкознание. Лекции..., читанные в 1897-1898 г. Литогр. изд., стр. 239-249.

27. Там же, стр. 242.

Список литературы

В. В. Виноградов. ОБ ОСНОВНЫХ ТИПАХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ.